Название работы	Кол-во страниц	Размер
Методические указания по изучению одного из разделов курса «История...	1	314.67kb.
Сборник «mowa rozświetlona myśLĄ»	7	855.1kb.
Доктор исторических наук, профессор Н. А. Проскурякова Власть и реформы...	2	410.75kb.
Теоретико-методологические основания изучения трансформации аксиосферы...	1	72.71kb.
Экзаменационные требования по дисциплине «История мировой культуры»...	1	37.23kb.
Исследование по выбранной мною теме. В выводе подводятся итоги по...	1	137.86kb.
Москва, Дом Кино	27	2396.3kb.
Азербайджанский ислам: поиск пути и борьба тенденций	1	309.23kb.
Методические указания по курсу «Великая Отечесвтенная война советского...	32	6465.95kb.
Лекция 5 01 Ноября 2008 Рефлексивное развертывание методологического...	4	614.83kb.
Тезисы к 5-й ежегодной конференции по схематизации. Москва.	1	200.53kb.
С чем связан этот безумный всплеск?	1	22.25kb.
Направления изучения представлений о справедливости	1	202.17kb.

«Политика и общество».-2010.-№10(76).-С.24-38.
ПОИСК МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО И ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ПОДХОДА
К ИЗУЧЕНИЮ ОБЩЕСТВ КОНСОЛИДАЦИИ МИРОВОЙ
ЭЛИТЫ В КОНТЕКСТЕ КРИТИКИ КОНСПИРОЛОГИИ

В. С. Золотой

Аннотация: В данной статье анализируется конспирологический подход к изучению организаций консолидации мировой элиты, который на этот момент является в данном вопросе наиболее обширным. В этом анализе данный подход подразделяется на "премодернистский" и "постмодернистский", при этом он весьма критикуется, вместо него предлагается использовать другие подходы, те, что не противоречат теории и методологии науки, что укладываются в рамки теории современных гуманитарных наук. Ключевые слова: Политология, Конспирология, Мировая (мондиалистская) элита, Традиционное общество, Постмодерн, Ревизионизм, Теория элит, Классовый подход, Сетевое общество, Геополитика

Элитное общество Йельского университета «Череп и кости», клуб совместного отдыха американской элиты «Богемская роща», сообщества бизнес-элиты, такие как Ротари и Лайонс-клубы, закрытый форум мондиалистской элиты «Биль-дербертский клуб» и т.д. — эти общества достаточно разнообразны и разнородны, но всех их объединяет слово "элита". Последняя из этих перечисленных организаций является также одним из крупнейших мондиалистских аналитических институтов, особо богато представленных в США.

"Американские "аналитические институты" - глаза, уши и совесть Америки"¹ - так доктор исторических наук Наталья Нарочницкая называет свою статью, описывающую историю и сущность данных организаций. Говоря о них, профессор социологического факультета МГУ Александр Дугин свою статью² начинает с отсылки к "теории заговора". Действительно, конспирологичность и сильнейшее влияние на политику США - это два наиболее ярких пункта, с которыми ассоциативно связаны у множества исследователей американские аналитические институты. Причем первый пункт во многом вытекает из второго.

К примеру, говоря о крупнейшей подобной организации "Совете по международным отношениям", Дугин пишет: "Эта организация не дает покоя огромному числу конспирологов, и так или иначе участвует во всех изданиях «теории заговора»". По этой причине, с одной стороны, трудно упрекнуть подобную тематику в скудности аналитических материалов, но именно это и создает главную проблему для серьезного исследователя. Устойчивое клише, утверждающие, что интерес к мондиалистским аналитическим институтам и другим организациям консолидации мировой элиты - это удел желтой прессы и явно некомпетентных авторов, крайне мешает спокойной научной дискуссии на данную тему, а также ее разработке, да и вообще попыткам вынести ее с периферии деятельности политологического сообщества. Кроме того, это создает определенную излишнюю сложность, поскольку появляется необходимость более тщательно, чем обычно, проверять литературу, которую исследователь намеревается использовать в своих разработках по этому вопросу. Ввиду таких сложностей появилась тенденция, явно подхваченная у конспирологов всех мастей, не шибко озадачиваться проверкой источников. Иногда это объясняется некоторой "полутабуированностью" темы в политологическом сообществе Европы и особенно США, в результате чего сложным оказывается подход банального перенесения западных разработок данной темы на отечественную почву. Нет, это не означает, что данная тема - это дитя отечественных исследователей. Это означает другое - то, что отечественные исследователи взяли эту тему именно у западных конспирологов, а не у солидных ученых. Кроме того, подобная тенденция оправдывается сильной закрытостью организаций консолидирования мировой элиты и невозможностью, как правило, напрямую пользоваться документами и, шире, знаниями "внутренней кухни" этих организаций. Проще говоря, сильнейшее преобладание конспирологических источников над научными, а также закрытость мировой элиты - вот два основных камня преткновения для многих исследователей. Ввиду этого, даже в работах маститых авторов встречаются ссылки на весьма сомнительные источники, к примеру, в книге Владимира Якунина, доктора исторических наук Вардана Багдасаряна и доктора политических наук Степана Сулакшина³ мы можем встретить ссылки на достаточно специфические тексты, вроде книг "православных конспирологов" типа О.Платонова или Н.Боголюбова, ссылки, наличие которых без какого-либо пояснения приводит в некоторое недоумение. Притом, учитывая, что упомянутая работа все равно является достаточно качественной и интересной, то что уж тогда говорить о многих других работах по данному вопросу.

Однако справедливости ради стоит отметить, что конспирологический подход ныне достаточно часто признается одним из признанных подходов в политологии. Подходом неклассическим, подходом, свойственным для постмодерна, но тем не менее. В своей монографии, посвященной данному явлению, Дугин описывает его следующим образом: "Конспирология (по-английски «conspirology» или the «conspiracy theory») представляет собой весьма причудливое явление, которое приобрело особый размах именно сегодня, в эпоху постмодерна, с его тягой к экстравагантным и диспропорциональным построениям, к абсурду, к наложению друг на друга различных контекстов, к ироничному осмеянию духа Просвещения, рационального и позитивистского отношения к истории, политике, культуре, искусству"⁴. Говоря о степени распространенности конспирологии и о смене отношения к ней, данный автор, который является главным отечественным специалистом в этой сфере (посему именно прежде всего на его тексты мы будем ориентироваться в анализе этого явления) отмечает, что "если в 60-х - 80-х годах прошлого века конспирология была уделом маргинальных чудаков и желтейших «таблоидов», в 90-е она стала явлением массовой культуры". С чем прежде всего ассоциируется конспирология у неискушенного читателя? С раскрытием заговоров, новых законов функционирования общества, показом новых историософских картин. Многие конспирологи, особенно те, что не считают себя таковыми, с радостью согласились бы с такими мыслями. Но истинное положение вещей несколько другое. Как было сказано, конспирология является детищем постмодерна.

А "с точки зрения постмодерна, речь идет не просто об открытии конспирологами каких-то объективных закономерностей, ранее скрытых. Отнюдь, нет. Речь идет о том, что размыт сам образ мира, сформированный в эпоху модерна - с его представлениями о том, что есть и чего нет, с его верой в устойчивость «физической и механической картины мира», с его убежденностью в объективности мира и рационалистической просветительской программой. И из «щелей» разлагающегося модерна проступает иной мир - вытесненный, причудливый, сновиденческий, экстравагантный, хаотичный". Именно подобная онтология коспирологии определяет ее суть, определяет иррациональность предпосылок и следствий конспирологических работ. Методологический аппарат конспирологии, крайне сильно отражающий дух постмодерна, даже в принципе не совпадает с научным аппаратом, сформированным в эпоху модерна и отражающий его веру в рациональность, строгую структурированность мира, веру в разум. Конспирологи часто сетуют на то, что их деятельность игнорируется или критикуется солидными исследователями именно вследствие заговора, как один из его элементов. Не отрицая определенную изначальную ангажированность некоторых ученых в отношении данной темы (даже взятой и в не конспирологическом ключе), стоит сказать, что чаще это происходит по абсолютно естественным причинам, а не вследствие заговора, и дело тут прежде всего в методологическом аппарате, который у конспирологов часто просто не состоятелен. Данные моменты приводят к определенным курьезам, к примеру, иногда приходится видеть, что конспиролог, утверждающий свою невероятную консервативность, преданность всему традиционному, выдает такие постмодернисткие вирши, такой постмодернистский подход, что просто диву даешься. Крайне забавно иногда видеть, как такой знаток, словно представитель академической науки сильно критикует и даже ругает, к примеру, хронологию Фоменко-Носовского⁵, при этом утверждая, что миром правит "Совет 13 друидов" и "Всевидящий глаз Лю­цифера"⁶.

Здесь, правда, необходимо сделать некоторое уточнение. Конспирологический подход к дейс­твительности отрицается именно видением мира, характерным для модерна. Премодерну же, как и постмодерну, совершенно не чуждо некоторое конс­пирологическое мироощущение. В другой своей мо­нографии "Философия политики" Дугин рассматри­вает конспирологию с точки зрения не постмодерна, как в ранее цитируемых отрывках из его монографии "Конспирология" (хотя и в ней Дугин также уделя­ет внимание соотношению коспирологии не только с постмодерном, но и традиционным обществом, разбирая, к примеру, взгляды основателя интеграль­ного традиционализма Рене Генона, видевшего в де­градации общества действие контр-инициатических организаций), но именно премодерна. Здесь он дает конспирологии наиболее распространенное ее опре­деление: "Конспирология - дисциплина, изучающая и описывающая роль тайных обществ в истории. Рас­хожее определение такого подхода - "теория загово­ров" ("conspiracy theory")"⁷. Последующее в этой ра­боте Дугина описание конспирологии также является более привычным (чем его описание, цитируемое ранее): "Эта область знаний занимается изучением тайных обществ, их диалектических связей с конвен­циональными социальными институтами, мифов об их влиянии, социологической функции представле­ния о них для объяснения ряда важных обществен­но-политических событий и т.д."⁸ Такое более расхо­жее описание конспирологии характерно именно для премодернистской парадигмы социума, в этом слу­чае "конспирология исходит из предпосылки, что со­циальные и политические трансформации общества сплошь и рядом существенно опережают ментальные представления масс, что приводит к истолкованию современных явлений с позиции старых (традицион­ных) интерпретационных схем. Это приводит к по­явлению социальных мифов, которые отражают архаические модели расшифровки массами новейших явлений. Более узко, речь идет о гипостазировании обывательским сознанием непрозрачных механизмов социально-политических и экономических трансфор­маций в инстанцию особого субъекта, обладающего признаками "тайного общества", всемогущества, секретности, подчас зловещей миссии".

Этим и объясняется такое сильное тяготение ко конспирологии немалого количества исследователей консервативного толка. Однако снова к конспироло­гии остается претензия в несостоятельности методо­логического аппарата, так как в этом случае "с точки зрения конспирологии сам факт существования того или иного тайного общества или наличие конкретно­го заговора (группы заговорщиков) не имеет реша­ющего значения: исследуется в первую очередь сам факт "социального мифа", наличие интерпретацион­ной модели. В некоторых случаях "тайные общества" на самом деле имеются, но их роль может воспри­ниматься гипертрофированно. В других - эти обще­ства суть продукт чистой фантазии. В третьих, миф о тайном обществе, которого не существует в дейс­твительности, способен привести к рождению проти­воположного тайного общества, вполне реального". Посему нельзя доверять и тем конспирологическим материалам, что выдержаны в традиционалистском ключе.

Стоит обязательно хотя бы вкратце обобщить ис­ториософские картины, характерные для трех сущес­твующих социальных парадигм. Уже было сказано, что постмодерн вообще не имеет четкой историо­софской концепции, плюралистически и даже реля­тивистски относясь к этому вопросу. Именно это и объясняет дикий всплеск околонаучного мракобесия, которое, благодаря высокому спросу масс на желтое чтиво, многократно увеличивается на наших глазах. Историософские же картины модерна и премодерна являются дихотомически противоположными. Для большинства традиционных обществ характерен взгляд на историю как на регресс. Это имеет корни в религиозной эсхатологии (к примеру, в христианс­тве земное существование человечества мыслится как движение от изначального земного рая к царс­тву антихриста) и в некоторых других причинах, в частности чисто психологически любые перемены для премодернистского мышления являются злом, примечание их наличий обязательно будет иметь негативную трактовку. Однако модерн, сменивший традиционное общество, относится к истории ровно противоположно, рождая миф о прогрессе. Общество модерна принципиально отличается от общества пре­модерна, эти два типа социума воюют между собой, и победа модерна соответственно модерном же харак­теризуется, естественно, положительно. Победа мо­дерна означает поражение премодерна, что еще более укрепляет его историософский миф о регрессе чело­веческой цивилизации. Тайные общества, религиоз­ные ордена и братства модерном воспринимаются как архаика, как пережиток ушедшего типа социума, который с точки зрения модерна больше не вернется. Две основные политические теории модерна — либе­рализм и марксизм отрицают конспирологию по сути. Либеральный прогрессизм с индивидуумом в качес­тве субъекта и марксистский истмат, определяющий историю как классовую борьбу, не оставляют места для традиционалистских конспирологических пост­роений. Для модерна характерна рационализация ис­ториографии, десакрализация истории, уничтожении тайны в качестве трансцендентного элемента миро­здания и в том числе элемента общества.

Для премодерна же все осбтоит с точностью на­оборот. «Так как в структуре Традиции роль "тайного общества", шире, тайны как таковой, является весьма существенной, на архаическом уровне человеческого восприятия, в базовых моделях дешифровки соци­ально-политической реальности, для этой инстанции зарезервировано парадигмальное место».

Повторим, что парадигмальное место не обя­зательно состыкуется с наличием в нем реального субъекта. Более того, конспирологами такого тради­ционалистского толка коспирология часто смеши­вается с теологией. Дугин пишет по этому поводу "Вера в заговор, оккультные силы и могущественные тайные организации, в «невидимую руку» и «миро­вую закулису», незримо управляющую ходом исто­рии и подчиняющую народы и государства злой воле законспирированных «тайных господ», существова­ла в человечестве всегда. В этом смысле, современ­ная конспирология продолжает вечную тему мифов о «темных силах», о «происках дьявола», о «кознях сатаны и его прислужников», что являлось и являет­ся важнейшей и необходимой частью всех мировых религий. Но классические представления о «дьяво­ле» и «его приспешниках» в религиозном контекс­те подчиняются строгой логике соответствующих богословских систем, тесно связаны с общей моде­лью догматов и принципов, и в этом смысле в них нет ничего особенно «странного» и «причудливого».

Религиозная демонология это столь же строгая и дог­матически структурированная область религии, как и все остальные аспекты веры. <...> В свою очередь, современная конспирология интересна как раз тем, что традиционные «демонологические» и «эсхато­логические» мотивы располагаются здесь вне строго определенного религиозного контекста, прикладыва­ются к сугубо современным и пострелигиозным яв­лениям, и она не пользуется никаким ясным и строго определенным методом"⁹.Это порождает исследова­ния, в которых экономические, политические и дру­гие вполне рациональные предпосылки спокойно соседствует с чисто религиозным, даже мистическим объяснением той или иной ситуации, причудливо пе­реплетая эти мотивы между собой. Иногда подобным конспирологам удается более-менее рационально (если к ним вообще применимо понятие рациональ­ности) структурировать религиозные и материальные составляющие, иногда же получается каша. Периоди­чески подобные исследователи напрямую обращают­ся к религиозному объяснению вещей, например, вот что пишет кандидат исторических наук О.Н. Забе- гайло: "Часто во всем обвиняют и считают главной причиной всех бедствий иудеев, масонов и т.д. Если это так, то и бороться нужно прежде всего против них. Однако при рассмотрении истории человечества с точки зрения духовного ее понимания первопри­чина всех наших бед состоит совсем не в этом. Ис­торическое развитие совершается не в соответствии с концепцией "мирового заговора" жидомасонов, а совсем по другому, более глубокому закону - не человеческому, а Божьему"¹⁰. В других случаях тео­логическая составляющая напрямую не указывается (или указывается более локально), но так и сквозит через текст, к примеру, это чувствуется в этом отрыв­ке статьи доктора исторических наук, профессора, B.C. Вострикова: "...и в наше время разработкой бе­совщины гегемонизма занимаются маститые магистры-мистификаторы от политики. Эти люди мировой "закулисы" - члены закрытых организаций, аналоги которых существовали в Европе и США начала XX в. Вход в них - только для посвященных. Щедрое "спонсорство" и финансовые "вливания" обеспечи­вают этому "постиндустриальному интернационалу" и его сетевым структурам безбедное существование и в новом веке. Под их "крышей" еще долго будут работать спецслужбы, строители "нового порядка" и обыкновенные аферисты. Цель этой кухни дьявола очевидна - установлении при помощи современных социальной инженерии, манипулятивных политичес­ких технологий, массированного применения элект­ронного PR тотального контроля над умами людей (в общепланетарном масштабе), превращение их в пассивное стадо", безликую "биомассу"... Тень люциферова крыла сегодня простерта над миром, и нет оснований предполагать наступление в XXI веке эры милосердия"¹¹. Приведенные цитаты достаточно ярко показывают описываемый феномен, что вряд ли тре­буют лишних комментариев.

«Наложение архаического представления на сов­ременную политическую действительность, тяго­теющую к "прозрачности" и "отсутствию тайны", порождает гибридное интерпретационное поле. Сов­ременное расшифровывается в таком случае на языке традиционного (а не современного), и такое поло­жение логически приводит к появлению конспиро­логии. Конспирология - это остаточные сакральные архетипы просвечивающие через, в целом, светское (профанное) отношение к Политическому»¹².

То есть конспирологию можно трактовать как ре­акцию премодерна на модерн, как элемент борьбы премодерна с модерном. Также конспирология часто рождается от сочетания премодерна с постмодерном. Обоим этим парадигмам чужда строгая рациональ­ность, чужда вера только лишь в разум и прогресс, характерная для индустриального общества. Отчего иногда и происходит наслоение друг на друга плас­тов, имеющих разные социокультурные коды. Так или иначе, это все показывает далекость методоло­гического аппарата конспирологии от аппарата научного.

В данной статье уже упоминалось, что часто при­ходится видеть у конспирологов-традиционалистов вполне постмодернистские моменты, которых те не замечают. Это рождает феномен "постмодернистско­го фундаментализма". Если, к примеру, говорить о современном русском православии, то здесь мы ви­дим группы, выступающие за канонизацию Иоанна Грозного и Григория Распутина. В последнее время же и вовсе появились течения за канонизацию Ста­лина и даже Гитлера. При этом иногда эти же самые группы (или группы, с ними смежные) выступают за обожествление Николая II, говоря о нем как об иску­пителе русского народа. При этом считая себя этало­ном религиозной консервативности, презирая модерн и постмодерн. Священноначалие Русской Православ­ной Церкви, понятное дело, занимает совершенно здравую позицию по подобным вопросам, что вызы­вает критику ее этими группами, обвинение Церкви в апостасии, модернизме, масоно-сионизме и т.д.

Однако, как уже было сказано, конспирологичес­кий подход достаточно характерен для анализа поли­тических процессов. "Здесь конспирология получает очень широкую и благодарную массовую поддержку. Власть, даже в самых демократических и транспарентных обществах, всегда предпочитает конфиден­циальность - большинство политических решений принимаются за закрытыми дверями, и никогда СМИ не могут по-настоящему проникнуть за этот зана­вес. Вполне реальная и прагматически объяснимая зона тени разрастается у активных наблюдателей до невероятных размеров: так рождаются мифы о всевозможных «заговорах», складываются системы «оккультных корней» и «тайных связей», появляют­ся слухи о «зловещих тайных обществах» и «агентах влияний». <...>

В прикладной политологии и политической жур­налистике конспирологический метод получил самое широкое распространение: чаще всего наблюдатель и комментатор действий власти не знает всей подопле­ки происходящего, и достраивает неизвестные звенья или факты волюнтаристически - «теория заговора» в этом бесценный помощник»¹³.

Такой подход конспирологов характерен не толь­ко для политологической, но и для исторической кон­спирологии. К примеру, кандидат исторических наук Михаил Смолин, говоря об отечественной конспирологической критике масонства в начале XX века, занимаясь ее некоторой апологетикой, пишет: "Ан­тимасонская литература в России находилась в слож­ном положении при изучении орденской истории. При скудости источников, при строгом сохранении внутренних секретов в масонстве исследователи при­нуждены были брать на себя смелость при нехватке фактических данных высказывать предположения, строить версии и догадки. Бесспорность в историчес­кой науке, строго говоря, труднодостижима, а может быть, и невозможна. История не бухгалтерия, где все должно быть задокументировано; в исторических данных всегда чего-нибудь не хватает, всегда мнение историка формируется при недостатке фактического материала. Довольно часто в документах что-нибудь опущено, искажено или же свидетельств о том или ином событии вообще не сохранилось. Это должно во многих случаях извинять домысливание там, где без него невозможно продолжить историческое по­вествование, где без него нельзя связать разрознен­ные факты"¹⁴.

Однако даже если посмотреть на конспирологию и в сколько-нибудь положительном свете (насколько это возможно), как это делает Смолин, то все равно это не снимает существующих отрицательных тен­денций. Невероятное обилие конспирологической литературы, выдача конспирологами себя за истин­ных ученых, за наиболее продвинутых историков и политологов - эта одна проблема. Причем это про­блема, вплотную смыкающаяся с тем, что элементы конспирологических материалов часто "нелегально" попадают и во вполне научные исследования. Другая же, противоположная проблема заключается в том, что "радикалы от науки" (или иногда, как это ни при­скорбно, как раз ангажированные исследователи) за конспирологию часто выдают вполне научные (или качественные публицистические) работы или даже научные теории. К примеру, это относится к элитологии, о чем Дугин пишет: "В некоторых версиях по­литической конспирологии (например, в США) само понятие «элиты» является почти синонимом «заго­ворщиков»: глубоко укорененные демократические представления настаивают на том, что в либеральном обществе «все равны в своих стартовых возможнос­тях», а значит, обнаружить следы устойчивой элиты со строгой преемственностью в отношении полити­ческой власти и экономического могущества равно­значно в этом случае вскрытию «заговора»"¹⁵.

Закрытость элиты и относительный недостаток ис­точников - это веские проблемы, но, ссылаясь на них, закрыть глаза на качество литературы было бы не на­учным и означало бы скатывание в область именно конспирологии. Именно подборка источников и яв­ляется одним из тех факторов, что отличает серьез­ного исследователя от конспиролога. С другой сторо­ны, подобная специфика разработки данного вопроса привела к тому, что серьезные исследователи, боясь скатиться в конспирологию, остаются крайне нереши­тельными и осторожными в исследовании вопроса, в работах же конспирологов, наряду с весьма желтыми моментами, мы можем встретить достаточно инте­ресные идеи и концепции, иногда достойные включе­ния в научные разработки (это же относится и к фак­тическому материалу. Например, социолог и историк А.И. Рейтблат, комментируя одну работу уже упоми­навшегося О.Платонова, пишет: ".. .ряд публикуемых им документов исследователь, разумеется, не может игнорировать..."¹⁶). Доктор исторических наук, про­фессор СПБГУ, Виктор Брачев, отмечая "очевидную тенденциозность и недостаточную фундированность" антимасонских работ некоторых известных конспи­рологов, все же не может не отметить, что данным "авторам удалось, как представляется, убедительно показать разрушительную роль деятельности ордена «вольных каменщиков» в России"¹⁷. (Хотя, справед­ливости ради, стоит отметить, что к самому Брачеву есть претензии в несколько некритичном использо­вании в своих текстах работ этих самых конспироло­гов). Да и критерии разделения авторов на научных исследователей и конспирологов не всегда позволя­ют дать четкую оценку в этом плане того или иного исследователя. Ввиду этого, автор данной работы, естественно отвергая литературный и источниковед­ческий релятивизм, все же предполагает доступным изучение работ конспирологов и выборочное вклю­чение элементов их текстов в научную разработку. Однако автор также видит необходимым комменти­рование и объяснение причин подобных включений в конкретно взятых случаях. Также хочется сказать в вопросе выбора литературы, что, как уже говорилось, те или иные критерии не всегда позволяют отделить серьезного исследователя от конспиролога, посему здесь возможна некоторая относительная авторская "вкусовщина". Конечно, определяя компетентность того или иного автора, как всегда, следует обращать внимание на его ученую степень (что, все же, далеко и далеко не всегда помогает: к примеру, Олег Пла­тонов является доктором экономических наук, Юрий Бегунов является доктором филологических наук и т.д. Правда, существует таки определенная законо­мерность, что, имея степень по одной дисциплине, автор является конспирологом не в ней, но в области, ученую степень по которой он не имеет. Хотя зако­номерность эта, как мы уже видели, совершенно не универсальная), на наличие рецензентов в исследова­нии (что тоже не всегда помогает, например, в крайне конспирологических работах упомянутого доцента О. Н. Забегайло рецензентами являются кандидаты и доктора технических, исторических, философских, культурологических наук, а толку с этого...), на ре­путацию автора в научных кругах, на публикации в научных журналах и т.д. Но учитывая описанную специфику вопроса, иногда тут приходится обращать внимание и на более субъективные моменты. Все это допускает некоторый процент определенной "вку­совщины" и субъективности в выборе источников, с которым другой исследователь в некоторых случаях может и не согласиться.

Теперь несколько слов о конкретных конспиро­логических работах. В России авторы, специализи­рующиеся на теории заговора в призме тайных об­ществ - это прежде всего группа т.н. "православных конспирологов" типа Платонова, Воробьевского, Назарова, Бегунова, Острецова и т.д. Эти господа в нашем отечестве не первопроходцы, в дореволюци­онной России данное направление было представле­но весьма богато: Нилус, Бутми, Крушеван, Селянинов, Шмаков, Иванов, Башилов и др. Современные представители этого течения сохранили все недо­статки своих предшественников, это, конечно, пря­молинейная ориентация на любые работы данного характера, в выборе которых у них главным является не достоверность источников, но как можно большее количество конспирологичности, во всех ужасах рас­писывающей перипетии заговора. Если дореволюци­онные конспиролога ориентировались прежде всего на работы парижской антимасонской лиги (Дугин пишет: "...будучи знакомыми с идеями европейских контрреволюционеров, не только пересказали их рус­ской публике на отечественном материале, но и доба­вили православный элемент в теологическую канву антимасонской полемики"¹⁸), то у современных их последователей тоже есть свои кумиры. Из них явно выделяется два столба: это Энтони Саттон, бывший профессором экономики Калифорнийского университета и, позже, Гуверовского института, а также экс-сотрудник спецслужб Джон Колеман. Если пер­вый несколько "стандартно" выступает против элиты США, обвиняя ее в преступной противозаконной де­ятельности, то второй кроме этого вводит во вселен­ную конспирологов некий "Комитет 300", ставший после выхода его одноименной книги¹⁹ суперхитом множества конспирологический построений (про­фессор Немировский называет эту книгу Колемана "конспирологическим бестселлером"). Что-либо ска­зать о достоверности работ обоих трудно, ибо серь­езные исследователи практически не утруждали себя разборами работ этих авторов. Вот некоторые слова о них известного западного конспиролога Николаса Хаггера: "Саттон всегда работает тщательно и скурпулезно. Он всегда приводит все свои источники, но диапозон их ограничен. Он сосредоточивается на вопросах финансирования большевистской револю­ции и Гитлера деятелями с Уолл-стрит. <...>

Колеман, бывший офицер МИ6, пишет о том, что знает не понаслышке. Его книга - это огромная утеч­ка, единственная, устроенная офицером подобного ранга. А может быть, это мистификация? Я исполь­зовал основные положения его книги (в частности, о существовании комитета 300) в своей книге, потому что они не противоречат другим авторитетным ис­точникам. Но, работая с этой и другими подобными книгами, следует относиться к ним и к точке зрения их авторов с определенной осторожностью"²⁰.

С последним предложением его цитаты мы осо­бенно согласимся. Стоит сказать, что основное поло­жение книги Колемана - существование "Комитета 300", крайне конспирологично и не поддается на дан­ный момент какой-либо проверке. (Разве что только косвенной, например, Дугин приводит слова Вальте­ра Ратенау, советника Кайзера Вильгельма: "Триста человек, каждый из которых знает лично остальных, управляют судьбами европейского континента и вы­бирают своих наследников из непосредственного ок­ружения"²¹.) Когда под вопросом основное положе­ние работы, то и вся работа является сомнительной. Оттого отсылки к Колеману возможны разве что в виде иллюстрирования мнения конспирологического мира. Илья Дмитриев писал: "Скандальная книга бывшего сотрудника британской разведки Джона Колемана «Комитет 300» недавно вышла на русском языке, пополнив собрание конспирологических стра­шилок на тему зловещего мирового правительства. <...>

Успех конспирологии, как известно, базирует­ся на искусном - иногда, впрочем, весьма грубом и натянутом - сопряжении реальных, более или менее общеизвестных или по крайней мере правдоподоб­ных фактов с фантастическими, якобы абсолютно секретными обстоятельствами. Этим приемом ус­пешно пользуется и автор «Комитета 300». Все из­вестные миру мондиалистские структуры - «Совет по международным отношениям», «Бильдербергский клуб», «Трехсторонняя комиссия» и им подобные - Колеман иерархически возводит к тайному «заговору трехсот».

По идее автора все эти структуры, безусловно созданные на идейной платформе единого унифи­цированного мира и возможного единого мирового правительства, не просто сложились в фарватере оп­ределенных политических тенденций и идеологичес­кой конъюнктуры. Они, утверждает Колеман, - были напрямую инициированы из конкретного центра, в котором план по установлению мирового господства заранее сконструирован от начала и до конца"²².

Илья Дмитриев приводит слова историка Андрея Езерова: «Безусловно, «мировое правительство» - а корректнее будет сказать «мировые правительства» - существуют, более того, совсем не удивлюсь, если окажется, что действуют не только Трилатераль, Бильдербергский и Римский клубы, но и пресловутый «Комитет 300». Однако, важно отметить следующее: конспирологический материал изложен в книге наро­чито некорректно, каким-то сенсационно-базарным тоном, далеким не только от академического дискур­са, но и, пожалуй, строгого стиля классической пуб­лицистики. Чего стоит одно перечисление подструк­тур сети мирового заговора: «Круглый стол», «Группа Милнера», «Орден святого Иоанна Иерусалимского», «Германский фонд Маршалла», «Фонд Чини», «Фа­бианское общество», «Венецианская Черная аристок­ратия», «Общество Монт Пелерин», «Клуб адского пламени». Любой исторически грамотный, интеллек­туально и нравственно вменяемый человек, прочитав такое, скажет одно: «бред». И в чем-то, отчасти, будет прав. Но лишь отчасти, и не в главном²³».

Чуть по-другому дело обстоит с Саттоном, к ра­ботам которого есть смысл присмотреться побольше. Саттон хоть часто и сомнителен, но менее конспирологичен, чем Колеман, он уделяет внимание орга­низациям, чье существование не подвергается сомне­нию (например, Трехсторонняя комиссия или орден "Череп и кости") и менее ревизионистки относится к политической действительности, хотя он, безу­словно, ревизионист. Приходилось слышать о нем мнение, как об американском аналоге В.Суворова (Резуна), что не лишено некоторой правды. Стоит от­метить, что и на Саттона и на Колемана ссылаются некоторые маститые российские политологи, напри­мер, Игорь Панарин²⁴.

Саттон и Колеман достаточно давно обосновались на ниве конспирологии, где давно получили опреде­ленное признание. Из более же новых западных конс­пирологов особенно выделим Даниэля Эстулина. Ав­тор фонда стратегической культуры Ник Искандеров пишет о нем: "Ни одно из современных исследований о «невидимом мировом правительстве» не обходится без цитат из трудов Даниэля Эстулина. В узком кругу конспирологов он считается авторитетной фигурой. С его именем связаны многие эпизоды проникнове­ния в секреты «теневых руководящих структур» на планете, в первую очередь - Бильдербергского клуба. Именно Эстулин ухитряется получать списки участ­ников ежегодных конференций «Клуба», сведения о повестке дня и содержании дискуссий"²⁵.

На данный момент в России выпущены уже три его книги (всего им написано 5, некоторые из кото­рых признаны бестселлерами), в двух из которых уже в само название вынесен "Бильдербергский клуб". Вместе со своим начальником Джимом Такером (Эс­тулин штатный журналист "American Free Press", где Такер является главным редактором) он в популист­ских кругах числится чуть ли не самым большим вра­гом мондиалистских организаций. Его главная кни­га²⁶ написана несколько путано, не академично, зато в ней изложены весьма странные истории о том, как мировая элита пыталась убить Эстулина, то убирая дно лифта, то подсылая к нему загипнотизированных женщин. Это говорит о том, что Эстулин является скорее популистом, занимающимся самопиаром, не­жели честным исследователем. По Эстулину злым гением человечества является прежде всего "Биль­дербергский клуб", организовавший чуть ли не все катаклизмы современности, хотя люди, участвующие в собраниях "Бильдербергского клуба" - это мондиалистская элита, чья геополитическая стратегия осно­вана на относительно мягком подходе сетевых воз­действий, радикальные действия, такие как военные конфликты, бильдербергская элита часто осуждает. Стоит добавить, что исторически в "Бильдербергском клубе" сложилась традиция критики внешнепо­литической деятельности США, которую совсем еще недавно определяли неоконсерваторы, чья геополи­тическая стратегия сформирована неоатлантизмом, но никак не мондиализмом бильдербергской элиты. Посему можно сделать вывод о прорехах Эстулина в знании теории геополитики, да и в практике тоже.

Содержание основной работы Эстулина описы­вает политолог Алексей Балиев: «Так или иначе, он утверждает, что уже к весне 1954 года было созда­но фактически мировое правительство - в составе наиболее влиятельных политически и могуществен­ных в финансовом отношении деятелей, корпораций, кланов и структур. Это Бильдербергский клуб: так он назван по названию отеля «Бильдерберг» в голланд­ском городе Остербек. где в мае 1954-го состоялось первое заседание упомянутого клуба.

С того времени состав участников и географичес­кие сферы влияния этого «клуба», по данным Д. Эсту­лина, существенно расширились и ныне охватывают чуть ли не весь мир. Именно эта структура диктует не только то, что нужно пропагандировать, выставлять в качестве примера, внедрять в массовое сознание, но и то, что и кого нужно фальсифицировать, замалчи­вать, подвергать высмеиванию, различным санкциям и т.п. Причем составляющие таких «списков» могут переходить из одной категории в другую, то есть - от осуждения к восхвалению (и наоборот) в зависимос­ти от политической и, стало быть, пропагандистской конъюнктуры.

В книге приведено множество документов, фак­тов и публикаций, прямо и косвенно подтверждаю­щих управляемость едва ли не всего мира Бильдербергским клубом и смежными с ним структурами.

А в их числе, по данным Д. Эстулина, и разведы­вательные ведомства большинства стран мира, пре­жде всего ЦРУ США.

Но поразительно еще и то, что многие даже, ка­залось бы, идеологически далекие от Запада и Бильдерберга деятели тоже действовали или действуют по его указаниям и планам. Среди них, к примеру, не только Усама Бен Ладен, «который связан с нефтяны­ми «королями» Техаса» (как утверждает Эстулин), но и небезызвестный палач Камбоджи Пол Пот...»²⁷. И т.д. То есть Эстулин, как и Колеман, выбрал органи­зацию, которую обвиняет почти что во всемогущест­ве и тотальной преступной деятельности. Интересно, что данный конспиролог признает существование Ко- лемановского "Комитета 300", при этом не разбирая Колемановские претензии к этой полумифической организации как к мировому правительству, иначе пришлось бы свергнуть с этого пьедестала "Бильдер­бергский клуб".

Всех троих рассмотренных авторов вполне можно отнести к разряду именно конспирологов, найдя в их творчестве и традиционалистские мотивы и постмо­дернистские элементы, хотя сами эти исследователи преподносят свои тексты, как работы, показывающее реальное положение вещей.

В завершение подробного рассмотрения конспирологического подхода хочется привести слова выда­ющегося русского философа и правоведа Ивана Иль­ина, комментирующего тезис о взгляде на русскую революцию 1917 года как на заговор каких-либо ан­тирусских сил: "Вот от этого вульгарного и демагоги­ческого подхода я совершенно отказываюсь. Совсем не потому, чтобы я думал, что иезуиты и масоны не влияют на события; нет, несомненно, влияют — одни в одну сторону, другие в другую, обычно прямо про­тивоположную. Но потому, что это есть не объясне­ние, а мнимое объяснение; это ссылка не на причину, а на одно из проявлений причины. Оно оглушает че­ловека ударом по его мании преследования (а таковая имеется в зародыше у каждого из нас); оно обманы­вает человека, внушая ему, будто он что-то понял, тогда как на самом деле он заведен в темный угол и оглушен ударом по темени. И если он когда-нибудь стал не способен понимать что-нибудь в причинах, то именно после этой одурманившей его операции. Это все равно, что объяснять болезнь злокозненно сгово­рившимися бактериями и их всесильностью.<...> Но бактерии не причина болезни, они только ее возбуди­тели; причина в организме, его слабости, его функци­ональном расстройстве; бактериологический анализ не есть диагноз, диагноз есть диагноз больного ор­ганизма"²⁸.

Будучи человеком православным и глубоко веру­ющим Ильин радикально отвергает вульгарное внед­рение религиозно-мистических элементов в те собы­тия, что нужно изучать прежде всего рациональными способами, отвергает также и наделение сакрально- магическими свойствами каких-либо социальных и пр. сил: "Словом: ссылка на всесильные, тайные и злокозненные организации ничего не объясняет; она переоценивает силу человеческих заговоров и вну­шает страх, не давая познания. Ибо — и это главное — стихия жизни иррациональна и невероятно слож­на, действие заговорщиков же есть действие челове­ческого произволения и произвола. Жизнь движет­ся таинственными и сложными законами природы — вещественной, психологической, социальной, хо­зяйственной. <...>

Каждый раз, как придет опасность, что люди раз­глядят нашу собственную кривую рожу, начинаем пенять на зеркало, которое есть злое, магическое и таинственное. Старая мужицкая метода — на черта валить: «Я-то сам вот какой — знающий, опытный, честный, трезвый, — но черт меня вяжет по рукам и по ногам». «Вражья сила». «Путает», «водит». Вот эту демагогическую ссылку на вражью силу я кате­горически отвожу: это не объяснение, а затемнение; это не путь к силе и победе, не движение по линии наибольшего сопротивления, а дорога к слабости и поражению, движение по линии наименьшего сопро­тивления".

Заканчивая в своей работе главу о конспироло­гии Багдасарян, Сулакшин и Якунин пишут: "Таким образом, большинство исследователей "теории заго­вора" вступают в полемику о реальности существо­вания соответствующих проектов, которая сродни спорам между верующими и атеистами. Имея в виду неконструктивный характер данной дискуссии, авто­ры сознательно отказались от конспирологического подхода к изучению проблемы"²⁹.

Полностью согласившись с ними, необходимо найти подход к тем объектам, изучение которых зарезервировала за собой конспирология, но отка­завшись при этом от конспирологического подхода. Сложность этого момента заключается в том, что, комплексно-системное изучение организаций кон­солидации мировой элиты чуть ли не "заякорилось" (термин нейро-лингвистического программирования) в политологическом сообществе как объект изучения именно конспирологов. (Если, к примеру, орден "Че­реп и кости" еще может стать объектом качественной публицистической работы (и то весьма редко), то в политологическом или социологическом контексте он почти вообще не промелькает, а уж говорить о на­учном изучении его в контексте других организаций консолидации мировой элиты пока не приходится и практически вовсе.)

Попытку социологически осмыслить конспиро­логию предпринял доктор социологических наук профессор Немировский, он пишет: "Традиционно существует широкий круг социологических и поли­тологических теорий, в основе которых лежит пред­ставление о развитии общества как о борьбе тайных и явных сил. Во многом это отражает известный ар- хетипический сюжет "борьбы Добра и Зла". В целом они объединяются под термином конспирология. С точки зрения современной социологической науки особенно выделяются прикладные аспекты этих тео­рий. В частности, конспирология выступает важным практическим и идеологическим инструментом как для объяснения разнообразных общественных яв­лений, так и для разработки стратегии и тактики не только политических партий и движений, но и многих могущественных государств - вспомним известное высказывание президента Рональда Рейгана о Совет­ском Союзе как о "стране Мордор". Этот термин был взят его спичратерами из произведения "Властелин колец" Толкиена и не совсем точно переведен совет­скими идеологами как «империя зла»"³⁰.

Данный социологический подход отличен от кон­спирологического в том, что благодаря выделению именно прикладных моментов конспирологии, он вполне является научным.

В частности, Немировский отмечает: "...социологический подход отличен от конспирологического. В фокусе последнего не идея заговора, а анализ тайно­го общества как социального феномена, как элемента социальной структуры общества, выявление его со­циальных функций и роли в социальной истории"³¹.

Отметив безусловную конструктивность такого подхода, все же очевидно, что объект нашего ис­следования и объект исследования Немировского разнятся: мы пробуем найти методологический и те­оретический подходы к изучению обществ мировой элиты, Немировский же исследует исключительно тайные общества. Наши объекты, конечно, могут совпадать, в том случае, когда тайные общества яв­ляются местом консолидации мировой элиты, это в частности относится к некоторым влиятельным тай­ным обществам политического толка (или к хотя бы номинально обладающими признаками такового), но мы ищем подход к обществам консолидации миро­вой элиты в целом, а не только в контексте их причас­тности к тайным обществам.

То есть нам нужен теоретический и методологи­ческий подход, который бы а) изучал властные верха, объяснял их определенную закрытость и прочие осо­бенности, б) объяснял некое подобие "рассеивания" этих верхов по некоторым обществам, определял бы их взаимодействия, в) объяснял специфику влияния этих обществ и наличие у них определенной страте­гии. Именно так представляются нам организации консолидирования мировой элиты в свете небольшо­го, но имеющего место быть фактического материала об их деятельности.

Начнем с первого пункта. Тут нам, безусловно, поможет теория элит. Ее основателем считается ита­льянский юрист и социолог Гаэтано Моска, которому принадлежит авторство понятия "правящий класс". Под его, видимо, влиянием Вильфредо Парето со­здает свои работы, где вводит уже привычный нам термин "элита", который до того момента не имел тот политологический и социологический смысл, ко­торый имеет ныне. Стоит отметить, что свои труды первые элитологи писали под влиянием Маркса, но не основываясь на его воззрениях, но, наоборот, же­лая их опровергнуть. Ведущий российский элитолог Ольга Крыштановская пишет: "Марксову подходу к истории как к конфликту между экономическими классами элитисты противопоставляли политическую интерпретацию истории. Для Парето и Моски властная структура любого общества детерминиро­вала все остальные процессы подобно тому, как для Маркса экономическая структура определяла вектор общественного развития. Маркс выводил власть из экономического господства, которое для него означало собственность на средства производства. А элитисты утверждали, что борьба происходит между доминирующей политической элитой и конкурирующими элитами, стремящимися прийти к власти. Вместо Марксова классового конфликта эксплуататоров и эксплуатируемых, элитисты предлагали другую модель общества, движимого конфликтом между политическими элитами"³².

Под элитой в данной теории подразумевается достаточно замкнутая и устойчивая группа людей, составляющая явное меньшинство от социума, де­ржащая бразды правления этого социума. По мне­нию первых элитистов общество следует делить не по экономическому признаку, но по политическому, выделяя два класса: управляемый и управляющий. Крыштановская пишет: "Объявляя принцип выдви­жения правящего класса универсальным принципом человеческой истории, Парето оценивает его нега­тивно, полагая, что при любом политическом режи­ме правящий класс причиняет бедствия всей нации. Особенно резко Парето относился к демократии: при ней правящий класс точно так же, как и при других режимах, узурпирует власть, но делает это цинич­но, прикрываясь лозунгами свободы и равноправия. Поэтому демократия, согласно Парето, - миф, сенти­ментальная идеология. Общество всегда управлялось и будет управляться элитами, преследующими свои корыстные интересы, не соответствующие интересам народа. Демократия — это "наиболее пустое из всех пустых понятий". Существующие демократические режимы на самом деле - «плутодемократические» при них властью владеет элита "спекулянтов" [так Парето называет тип представителей властной эли­ты, склонный к авантюрам - В.З.], поддерживающая свою власть пропагандой, политическими комбина­циями и маневрированием. Любая попытка устано­вить «истинно демократический режим» оборачива­ется установлением авторитаризма со стороны тех, кто наиболее активно проповедовал демократичес­кие идеалы"³³.

Здесь мы видим и узурпацию власти некоторой группой людей, и отрицательное влияние этой груп­пы людей на массы, и попрание демократических норм этой группой и т.д. То есть распространенные конспирологические клише, однако доказываемые не конспирологом, но признанным классиком гумани­тарной науки. Доказываемые не конспирологически, но с позиций академической науки. В таком же духе звучат слова другого классика элитологии ученика Макса Вебера - Роберта Михельса. "Михельс вы­водит новый социальный закон, названный им «же­лезным законом олигархии», который можно сфор­мулировать так: любой демократический строй для достижения стабильности вынужден создавать бю­рократическую организацию или же избирать лиде­ров, облеченных высокими полномочиями. В любом случае результатом будет узурпация власти лидерами или бюрократией и превращении демократии в оли­гархию. Весь ход мировой истории показывает, что «любая система лидерства несовместима с главными постулатами демократии; «большинство, таким об­разом, совершенно неспособно к самоуправлению... Всегда непременно из масс выделяется новое орга­низованное меньшинство, которое поднимает себя до положения правящего класса»".

Элитисты утверждали, что развитие общества происходит благодаря борьбе против элиты груп­пировок, которые стремятся заменить собой сущес­твующую элиту. Такие группы получили название контр-элит. Подобное положение вещей, к примеру, можно показать, основываясь и на социологичес­ком подходе Немировского (мы уже говорили, что существует сектор, где субъекты нашего и его ис­следования пересекаются). Немировский, ссылаясь на Т.А.Феньвеш, по этому поводу пишет: "Деятель­ность политических тайных организаций, в отличие от организаций религиозно-политических, зачастую направлена отнюдь не на сохранение существующей социально-политической системы, а на ее разруше­ние. Именно в этом заключается отличие тайных об­ществ от традиционных религиозных или религиозно-политических организаций. Этот новый тип тайных обществ непосредственно выражает идею заговора - стремление разрушить прежний порядок и встать самим во главе вновь созданной общественной струк­туры. К числу основных факторов их возникновения относится противоборство между существующей политической системой и теми группами, которые пы­тались активно сопротивляться ее законам. С одной стороны, и невозможность ими легально реализовать свое стремление к власти - с другой"³⁴. Перед нами, как мы видим, именно описание контр-элит.

Как уже говорилось, изначально теория элит была отповедью классово-экономическому подходу Марк­са, однако более поздние элитологи смогли несколь­ко примирить эти подходы.

"Структура власти представлялась Марксу следу­ющим образом. Существует буржуазия — господс­твующий класс. Внутри этого класса образовывается политическая верхушка, подчиненная этому классу. Конечно, внутри нее, равно как и внутри самого гос­подствующего класса, существуют некоторые проти­воречия, но классовое единство оказывается сильнее этих противоречий, правящая верхушка объединяет­ся, дабы не допустить в свой состав представителей угнетенного класса. Правящая верхушка служит ин­тересам господствующего класса — буржуазии, по­тому что она рекрутируется из этого класса".

Безусловно, можно провести некоторые аналогии между элитой Моски и Парето и верхушкой правя­щего класса Маркса, что и сделали некоторые эли­тологи, начав обоснование своих концепций именно с этого. Более того, на данный момент этот подход можно считать наиболее интересным, т.к. он не ог­раничивает себя, позволяя наиболее полно видеть су­ществующие процессы.

К примеру, доктор экономических наук Михаил Делягин пишет: "Благодаря качественному упроще­нию коммуникаций с началом глобализации сфор­мировался и, что не менее важно, полностью осознал себя глобальный господствующий класс — интерна­циональная олигархия, или «новые кочевники». Этот класс развил понятие индивидуальной и групповой свободы доисторического предела, переходящего в несовместимый с сохранением человечества абсурд. В частности, он не привязан прочно ни к одной стра­не или социальной группе и не имеет никаких вне­шних для себя обязательств. В результате освобож­дения, эмансипации от остального человечества этот господствующий класс враждебно противостоит не только экономически и политически развитым обще­ствам, разрушительно осваиваемым им. Он с несги­баемой принципиальностью противостоит и любой национально или культурно (и тем более территори­ально) самоиндефицирующейся (и уже этим обособ­ляющейся от его контроля) общности как таковой"³⁵. Здесь фигурирует прежде всего классовый подход.

Но вот Делягин говорит уже об элитах: "Либерастическая революция, начатая Тэтчер и Рейганом, ста­ла проявлением "контр-революции элит", возвраща­ющих массы в полностью подчиненное положение. Подобно тому, как "революция масс" стала полити­ческим следствием глобального распространения ин­дустриальных технологий, "контр-революция элит" была не только прямой реакцией на нее традиционно господствующих классов, но и политическим следс­твием распространения информационных техноло­гий". Такое воззрение, кстати, сочетается со словами Крыштановской, что для одних периодов истории больше подходит экономический подход Маркса, а для других периодов политический подход элитистов.

Ответ на пункт а) мы в той или иной мере нашли. Ответить на пункт б) нам поможет теория постиндус­триального мира, общества постмодерна, сформиро­ванная работами Белла, Маклюэна, Тоффлера и др. Смысл данного подхода в том, что западное обще­ство прошло этап эпохи модерна и от доминирования индустриальных технологий переходит к технологи­ям информационным, постиндустриальным. Особый интерес тут для нас представляют работы одного из крупнейших социологов современности Мануэля Кастельса, который назвал это недавно зародившееся на западе постиндустриальное общество "сетевым"³⁶. Смысл этого определения в том, что, если раньше общество строилось иерархически, основываясь на вертикальном строении, то сейчас все больше в нем преобладают строения горизонтальные, причудли­во взаимодействующие между собой по различным лекалам, образующим некое подобие общественной сети. Взаимодействия структур иерархического об­щества было легко увидеть, просчитать, описать. Взаимодействия структур сетевого общества же до­статочны сложны и разнообразны, их не всегда легко описать.

В первой половине нулевых вышла прорывная работа Я. Барда и А. Зодерквиста, в русском перево­де известная как "Нетократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма"³⁷. В данной работе ав­торы описывают происходящую смену социальной парадигмы, описывают как появление новых классов и смену буржуазии, как ныне господствующего клас­са, на класс нетократов - сетевиков. Общество, по их воззрению, в ближайшем будущем будет делиться на сети, где под элитой можно будет понимать лю­дей, имеющих доступ к самых эксклюзивным, к вы­сшим сетям. Кстати, про основателя теории сетево­го общества, Мануэля Кастельса, Бард и Зодерквист отзываются достаточно жестко: "Ряд авторов, как например Мануэль Кастельс в своем многотомном труде 'Эра информации', уже предпринимали попытки определить очертания новой парадигмы, но почти все они в своих размышлениях оказались так или иначе неспособными выйти за рамки логики, присущей как раз старой парадигме, и потому ничего существенного к пониманию картины будущего мира не добавили. В то самое время как Кастельс приводит огромные массивы статистических данных и пытается интерпретировать эти цифры в рамках традиционных гуманистических воззрений и утративших связь с реальностью политических доктрин, мы стараемся строить свои рассуждения сточки зрения наблюдателя, находящегося в центре революционных изменений, как смерч проносящихся по миру". Можно сказать, что перед нами опять сме­шанный классово-элитистский подход, но применен­ный в свете общества постмодерна. Теория сетевого постиндустриального общества объясняет свойства взаимодействия организаций консолидирования ми­ровой элиты, показывая их сетевой характер. Кроме того, мы в течение всей статьи называем подобные общества организациями консолидирования. Стоит пояснить этот момент. Традиционное общество со­стояло из двух вертикалей - военной (аристократи­ческой) и священной (церковной) иерархии. В обще­стве модерна начинают появляться новые вертикали иерархии, прежде всего, торговая. Чем более услож­няется иерархическое устройство государства, тем более требуются некоторые горизонтальные срезы, где представители разных иерархий могли бы взаи­модействовать между собой. В эпоху модерна таким срезом становятся эксклюзивные элитные общества, из которых наиболее известным является масонство. Благодаря таким обществам высшие представители разных вертикалей власти консолидировались в еди­ную элиту. Именно масонство является первой круп­ной сетевой организацией в европейском социуме.

В современном обществе принцип сетевого взаи­модействия видоизменился и усложнился. И для его описания потребовались крупные работы, такие как работы Кастельса, которые, как мы увидели, тем не менее весьма критикуются более актуальными ис­следователями. Если в свете социологии модерна се­тевые взаимодействия не имели такой развитой раз­работки, то часто они преподносились как заговор и отдавались на откуп конспирологии. Сейчас же это совершенно не обязательно.

Остается пункт в). Который выглядит наиболее простым, и ответ на который давно разработан в по­литологии. На него дает ответ такая дисциплина, как геополитика. Развал Советского Союза, к примеру, произошел, по мнению многих исследователей имен­но вследствие акцентирования внимания на снятии идеологических противоречий между социалисти­ческим и капиталистическим блоками, при игнори­ровании геополитики нашим государством. Работы Ратцеля, Челлена, Макиндера, Мэхена, Хаусхофера, Савицкого, Бжезинского и др. явно показали значение геополитики, необходимость следования ей внешне­политической деятельности государств, необходи­мой для их выживания в игре на великой шахматной доске мира. Поскольку именно элита управляет государством, то именно она определяет геостратегичес­кие и, шире, геополитические направленности госу­дарства. Стратегия так называемой мировой элиты (в которую входят элиты европейская и американская) на данный момент является мондиализмом.

Подводя итоги, хочется процитировать Саттона: "Для доказательства существования заговора требу­ются доказательства специфического характера:

1. 
   должны проходить тайные собрания вовлечен­ных лиц и совершаться попытки скрыть совместные действия;
   
2. 
   на собраниях участники должны принять курс действия;
   
3. 
   эти действия должны быть незаконными"³⁸.
   

Как мы увидели, эти три саттоновских пункта вполне осуществляются на уровне мондиалистской элиты, да и не только мондиалистской.

Вот только нельзя не согласиться с Якуниным, Сулакшиным и Багдасаряном, что "термин "заговор" <...> неприменим, т.к. используется для карикатуризации реально существующей и требующей исследо­вания проблемы". (Ими применяется другой термин - "проект", который в данном случае частично (именно лишь частично) является эвфемизмом заговора). Как мы увидели, для описания обществ консолидирова­ния мировой элиты ныне теория заговора не нужна.

следующая страница >>